Мацан К. ПЕРВЫЙ НА ДЕРЕВНЕ
Мацан К.
ПЕРВЫЙ НА ДЕРЕВНЕ
Священник пытается пробудить сельскую жизнь
От Костромы ближе до Москвы, чем до села Поназырево Костромской области. Здесь живут три с половиной тысячи жителей, и их число постоянно уменьшается. Протоиерей Евгений Кетов строит в Поназыреве храм, в местной исправительной колонии окормляет общину заключенных, в селе создает реабилитационный центр для бывших узников. А еще колет дрова, растапливает чугунную печь и своими руками чинит автомобиль. Наш репортаж — просто зарисовка с натуры, где многие вещи говорят сами за себя.
Сельская новь
…В селе Поназырево пустынно и тихо. Может, это только сегодня — когда тридцатиградусный мороз загнал всех местных жителей по маленьким деревянным домам? Почти вся молодежь уехала в города: в самый близкий — Шарью, в Кострому или в Москву. У старушки Валентины Петровны дочка улетела в Майами. Валентина Петровна ходит в гости к подруге, которая живет на соседней улице. Подруга коротает вечера за просмотром научно-исторических фильмов BBC на DVD-плеере. В них попадаются кадры американских городов — в такие моменты подруга всегда зовет Валентину Петровну к экрану.
…Снег под ногами скрипит. Январские сугробы — по пояс. Они лежат вдоль дорог, там, где летом обочины. Напротив каждой калитки — нет, не протоптанная в снегу тропинка, а скорее, прорытый в снегах «каньон».
…Большой деревянный храм во имя св. Ксении Петербургской в Поназыреве стоит недостроенным. Он тоже густо упакован снегом: снаружи и изнутри. Строители успели возвести стены, а крышу сделали только на треть — на сколько хватило собранных летом средств. В соседних рощах, откуда бригады лесорубов обычно поставляют лес, замело все тропы — мужики физически не могут туда проехать. А значит, достраивать крышу храма не из чего. А значит, то, что уже построено, может за зиму и весну просто сгнить. Этого больше всего боятся прихожане и стараются найти деньги на покупку хотя бы чего-то, чем можно покрыть недостроенный храм сверху.
В Поназыреве была обустроенная церковь, но сгорела. И пока строится новый храм, верующие собираются на службы в обыкновенном кирпичном доме. Там оборудовано все необходимое: алтарь и чугунная печка. На улице — минус 30, а в доме — минус 10. Вода крещенская за ночь в ведре замерзла. Так и молятся прихожане, выпуская изо рта сероватые струйки пара. И хотя этот дом, предоставленный просто доброжелателем, уже выставлен на продажу, прихожане не унывают. У них есть утешение — настоятель. Отец Евгений Кетов.
Не повод для уныния?
Отец Евгений много улыбается.
Он улыбается, когда рассказывает, что старый храм сгорел вместе с его личными вещами и книгами.
Он улыбается, когда говорит, что его приход — примерно тридцать человек на три с половиной тысячи жителей, и это очень мало, но постоянной паствы еще меньше, потому что люди постоянно уезжают на заработки в города.
Он улыбается, когда констатирует, что «градообразующее предприятие» в Поназыреве — это исправительная колония № 2 Костромской области, поэтому жители села делятся на две равные категории: одни сидели, другие их охраняли.
Он улыбается, даже когда его автомобиль утром не заводится на морозе.
Вообще машина сельского священника — почти всегда красноречивый пример упования на волю Божью. Такой автомобиль работает на честном слове и развалиться может на ближайшей кочке. Но именно от возможности передвижения часто зависит сама возможность служения: сельский батюшка и в захолустные деревни на этой машине пробирается, и в Москву за сотни километров отправляется на ней же.
Старенький автомобиль отца Евгения — едва ли не единственный динамично перемещающийся объект на фоне застывшего поназыревского пейзажа. Снаружи это — Audi. А под капотом — гибрид из «Москвича» и «Жигулей». Родные детали давно списаны. Механики в автосервисах думают, что отец Евгений над ними издевается. А батюшка, наверное, просто улыбается им в ответ.
Я вспоминаю слова Чехова: «Люди, которые давно носят в себе горе и привыкли к нему, только посвистывают и задумываются часто». Но тут же понимаю, что это — совсем не про отца Евгения. Казалось бы, сгоревший храм и отсутствие ясных перспектив по постройке нового — чем не повод для уныния? Но священник улыбается. У него много трудностей, но горя нет…
— …У меня есть испытания, — будто подхватывает мою мысль отец Евгений, когда мы с ним стоим внутри недостроенного храма. — А в испытаниях Господь посылает утешения…
И тут же рассказывает историю, как удалось возвести стены нового храма. Когда старого храма не стало, а спонсоров пока не нашлось, отец Евгений поехал в Санкт-Петербург — помолиться блаженной Ксении Петербургской, ведь церковь в Поназыреве должна быть освящена в ее честь. Рядом с часовней с мощами святой люди всегда просят милостыню, священник подал каждому, и только одна старушка вдруг сказала ему:
— Мне денег не нужно. Вы скажите, с какой бедой приехали?
Как она узнала, что именно с бедой? Отец Евгений ответил:
— Храм сгорел.
А старушка вдруг говорит:
— Я постараюсь вам помочь.
Через несколько дней в Поназырево приехал грузовик со стройматериалами. Так началось строительство новой церкви. У бабушки оказались добрые знакомые.
Кормчие
Отец Евгений окормляет общину заключенных в исправительной колонии № 2 села Поназырево. Мне показалось, что в этом — тоже его утешение. Потому что здесь — на зоне — многое уже получилось: с нуля построен храм. Его торжественно освятили в честь святого праведного Иоанна Кронштадтского в 2009 году. До этого в колонии была только молельная комната.
Тюремный храм расписывал один из заключенных, иконописец по профессии. Сейчас он уже освободился — и отец Евгений рассказывает об этом не улыбаясь. Дело в том, что, выйдя из колонии, вчерашний прихожанин тюремного храма совершенно пропал из виду и — по доходящим до батюшки отрывочным сведениям — запил.
— Как я ни уговаривал, он не захотел остаться со мной в селе, — вспоминает отец Евгений.
Не секрет, что самое сложное для только что освободившегося узника — сделать первые шаги на воле и не сорваться обратно в прежнюю среду. Чтобы вчерашних осужденных хотя бы минимально обезопасить, отец Евгений формирует в Поназыреве своего рода реабилитационный центр. «Своего рода» — потому что формально никакой организации не существует. «Надо дело делать, вывески потом повесим», — считает священник. Но в реальности освободившимся из поназыревской колонии есть куда идти: в старый деревянный дом с огромной белой печью, где отец Евгений настоятельно предлагает приют бывшим прихожанам тюремного храма.
— Я убедился на собственном опыте: если человек сразу после освобождения хотя бы две-три недели у меня живет — потом к преступлениям не возвращается, — рассказывает Евгений.
Побывав в таком «доме милосердия», понимаешь почему. В нем живут совершенно обычной жизнью, но от такой «обычности» в заключении быстрее всего и отвыкают. В каком-то смысле именно она и есть норма: жить мирно с соседом и быть с ним вежливым, работать, чтобы обедать, заниматься хозяйством, отдыхать, читать книги и смотреть фильмы и так далее.
По узкому «каньону», проторенному в метровых сугробах, бывший осужденный Дмитрий идет к колодцу за водой. На улице по-прежнему минус тридцать, и я с ужасом наблюдаю, как он без перчаток переливает воду из ведра в узкое горлышко канистры, плеская себе на руки. Я только глубже прячу руки в карманы, а голову — в плечи.
В доме Дмитрий растапливает большую белую печь. Он увлеченно объясняет мне — городскому жителю — принцип ее устроения. Огонь разгорается, и я, страшно благодарный, прижимаюсь к теплой печи окоченевшими руками. А Дмитрий берет железную кружку, разбивает ею ледяную корку и зачерпывает из ведра ледяной крещенской воды.
— Я собираюсь уйти в монастырь, — говорит Дмитрий. — Если Господь призовет…
Бывший осужденный говорит об этом серьезно и без пафоса. Это не красивая поза, не лихая удаль неофита и не попытка убежать от реальности. Это просто обдуманное решение.
К вере Дмитрий пришел в колонии. Был старостой тюремного храма. За отца Евгения держится, как за спасательный круг. Оно и понятно: кроме дома и порядочной жизни, батюшка готов предложить своим подопечным еще и конкретное дело — построить в Поназыреве церковь. Для некоторых это становится почти что миссией.
— Я строю корабль, — говорит бывший осужденный Владимир.
По специальности он — художник по дереву. Речь у него образная. Слово «корабль» он повторяет много раз — оно точно передает, что значит для него строительство храма:
— Я строю корабль… Да, это мой корабль, который понесет нас к новой жизни. На этом пути будут бури, но на нашем корабле мы через них пройдем. В нем есть где укрыться. Но чтобы на нем плыть, нужны силы. У нас на корабле есть кормчий. И с ним мы будем идти вперед и вперед…
В каком-то смысле этот кормчий — отец Евгений: община бывших осужденных держится исключительно на его авторитете и уверенном энтузиазме. Но попутно с ресоциализацией священник вводит своих подопечных и в мир подлинной церковной жизни. А значит, рядом с этими людьми всегда и другой — главный — Кормчий.
Невысокая мораль
В тюремном храме святого праведного Иоанна Кронштадтского отец Евгений с осужденными служит молебен, на котором также присутствуют: начальник колонии подполковник внутренней службы Олег Николаевич Бачериков, замначальника колонии подполковник внутренней службы Алексей Николаевич Глущенко и пресс-секретарь УФСИН по Костромской области Ольга Юрьевна Юдина. Тяжеловесное перечисление должностей, званий и имен-отчеств выглядит в тексте неуместным. Столь же неуместным мне показалось видеть в этих офицерах, как это часто бывает, «элементы механизма исполнения наказания», а не живых людей.
— Когда человек заходит в храм, участвует в богослужении — кроме сознания, включается еще и подсознание, — говорит Алексей Николаевич Глущенко. — А на уровне подсознания нет разделения на осужденных и надзирателей, на обычные для зоны «враждующие лагеря».
Алексей Николаевич — статный, открытый и обаятельный офицер. Никогда раньше такого в колониях не встречал. Отец Евгений о нем говорит: «хороший человек, настоящий мужик, осужденные его уважают». Я тоже зауважал этого офицера, когда он в тридцатиградусный мороз рассказывал, что на каждое Крещение погружается в прорубь…
— Когда осужденный и сотрудник колонии причащаются из одной Чаши, понимаешь, что рядом с тобой — да, преступник, который отбывает наказание, но ты не смеешь его осуждать, — говорит один из офицеров. — Преступник —человек, который оступился, но это не значит, что на нем можно поставить крест: мол, все — пропащий. У него есть шанс исправиться. Ему нужно помочь и сделать так, чтобы он не вернулся сюда после освобождения…
Осужденные, которые ходят в храм, как раз полны решимости не возвращаться. В общине тюремной романтики типа «не в последний раз на зоне» нет и в помине. И для многих осужденных мысль о начале новой жизни напрямую связана с тем, что они приобретают в церкви.
— Мы сидим в тюрьме, чтобы каяться, — говорит осужденный Игорь. — А покаяние нужно, чтобы выйти на свободу и не совершать старых грехов.
В иной ситуации такие слова можно было счесть всего лишь высокой моралью, но сейчас они звучат из уст заключенного — просто и взвешенно. И им веришь.
— А можно, теперь я у Вас спрошу, — неожиданно говорит Игорь.
— Конечно…
— Мне кажется, очень полезно в вашем журнале печатать статьи богослова Алексея Осипова. Нам здесь это нужно, важное чтение такое…
Книги и бревна
До Поназырева отец Евгений служил в монастыре: его пригласили, потому что очень нужен был семейный священник — некоторым паломникам найти контакт с таким батюшкой проще, чем с монахами. До монастыря он построил храм в большом районном центре в Курганской епархии, с нуля организовал приходскую жизнь.
Я спросил отца Евгения:
— Вам не обидно, что теперь Вы в деревне, где постоянной паствы — человек пятнадцать-двадцать?
— Никогда об этом не думал… — ответил отец Евгений и улыбнулся. — Нет, служить здесь — закаляет силы. Я многому учусь. Правда, чувствую, что коснею. Когда меня в своем время перевели из города в монастырь, я был страшно рад: Литургию служил четыре раза в неделю и святоотеческую литературу читал каждый день по три-четыре часа минимум. Семья разрослась до семи человек. А здесь, в Поназыреве, заботы хозяйственные — строительство, доски, деньги, отопление&hellip br //spantext-align:justify;text-indent:14.2pt;line-height: 150%/div /span quot;,; Читать времени нет. А от этого и проповеди труднее идут, даже речь более сбивчивой стала, как я чувствую… Раньше проповедь как будто сама лилась… Да нет, это все восстанавливается. Надо просто несколько месяцев много читать — и голова на место встанет…
— Вот храм достроите — полегче будет… — попытался утешить я.
Отец Евгений в ответ улыбнулся. А потом как будто спохватился:
— Ну, я поеду. Нам бревна привезли…
P. S.: Желающие помочь отцу Евгению Кетову могут обратиться к нему по телефону:
8 (909) 253-99-97
Фото Владимира ЕШТОКИНА
По материалам сайта: foma.ru
quot;
Назад к списку
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.gif)
