Священник Георгий Ореханов. Церковь скорбит о Льве Толстом
ЦЕРКОВЬ СКОРБИТ О ЛЬВЕ ТОЛСТОМ
Священник Георгий Ореханов, автор книги «Русская Православная Церковь и Лев Толстой: восприятие конфликта современниками»
Что стояло за знаменитым отлучением Толстого от Церкви? Почему Церковь была вынуждена пойти на этот шаг? Что такое толстовство и какова роль Толстого в русской революции? Об этом мы беседуем с проректором Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, доктором церковной истории священником Георгием Орехановым.
Сегодня можно говорить о настоящем всплеске интереса к фигуре Льва Толстого. Не так давно на Первом канале был показан художественный фильм «Последнее воскресение», вызвавший оживленную дискуссию. В самом разгаре — съемки британского фильма «Анна Каренина» с Кирой Найтли и Джудом Лоу в главных ролях.
Однако если Толстой-художник безусловно считается гением, то его религиозные взгляды всегда вызывали и вызывают большие споры. Спустя век после смерти мыслителя в самых разных политических дискуссиях происходит возвращение к поставленным Толстым вопросам. Более того, говорят и о возрождении толстовства. Чтобы разобраться, какие за этим стоят исторические реалии, мы обратились к священнику Георгию Ореханову, который недавно защитил докторскую диссертацию об отношениях между Львом Толстым и Церковью.
Анафема или отлучение?
— Отец Георгий, широко известен рассказ писателя Куприна о провозглашении анафемы Льву Толстому прямо в храме во время богослужения и о том, что взбунтовавшийся дьякон, который всю ночь читал перед этим Толстого, напротив, провозглашает ему многая лета. Скажите, насколько рассказ соответствует исторической действительности? Все так и было?
— Нет, конечно. Это целиком фантазия Александра Куприна, которая, впрочем, стала очень популярной. Следует иметь в виду, что этот рассказ А. И. Куприна был опубликован в 1913 г., т. е. не только много после самого синодального акта, но даже и после смерти Л. Н. Толстого. Очевидно, он является сознательной литературной мистификацией. Дело в том, что синодальный акт 20-22 февраля не читался в церквях. Он был опубликован в «Церковных ведомостях», а потом перепечатан всеми ведущими русскими газетами. Поэтому якобы публичное анафематствование Толстого прямо во время церковной службы — это полная выдумка.
Надо понимать, что синодальное определение относительно Толстого — это не его проклятие, не желание зла великому писателю или его вечной погибели. Церковь просто констатировала, что Толстой более не является членом Церкви, потому что он сам этого захотел. Более того, в синодальном акте 20-22 февраля говорилось, что Толстой вновь может вернуться в Церковь при условии принесения покаяния. Однако и сам Толстой, и его окружение, и большинство русских людей восприняли это определение как какой-то неоправданно жестокий акт. Когда Толстой приехал в Оптину пустынь, то на вопрос, почему же он не пошел к старцам, он ответил, что ну как же, я же отлучен.
— Чем же было вызвано определение Синода в отношении Льва Толстого, которое констатировало отпадение писателя от Церкви?
— Тем, что после своего так называемого духовного переворота Толстой начинает публиковать в Европе религиозные трактаты, посвященные резкой критике всех сторон церковной жизни: догматического учения, Таинств, духовенства. Эта тема уже звучит в «Исповеди», а также в трактате, посвященном новому прочтению Евангелия, в других сочинениях. В них он излагает свои религиозные идеи, которые идут вразрез с православным вероучением. Например, писатель категорически отрицает Троичность Бога, Воскресение Христа, считает Его только Человеком, а не Богом, отрицает необходимость церковных Таинств.
При этом Церковь неоднократно подчеркивала неправоту Толстого. С писателем по этому поводу вступали в переписку, встречались и беседовали представители Церкви. Скажем, осенью 1879 г., когда новые взгляды писателя вполне определились, Л. Н. Толстой встречается в Москве с авторитетными в богословской среде иерархами — митрополитом Макарием (Булгаковым) и епископом Алексеем (Лавровым-Платоновым), а в начале октября 1879 г. в Троице-Сергиевой Лавре с архимандритом Леонидом (Кавелиным), а также совершает поездку в Киево-Печерскую Лавру. Хорошо известно, что и в Оптиной пустыни Л. Н. Толстой неоднократно имел возможность беседовать со старцами, которые говорили: то, что Толстой проповедует, — это ни православное, ни вообще христианство, но Толстой с этим не соглашался.
Тем не менее, и в 1880-е годы, и даже в начале 1890-х об отлучении вопрос пока серьезно не вставал. Трактаты получали широкое распространение лишь в Европе, а в России ходили по рукам рукописные и литографические копии. Таким образом, русский читатель не был широко знаком с религиозными идеями Л. Н. Толстого. И Церковь не хотела громкого скандала и не считала нужным привлекать большое внимание к его заблуждениям. Все понимали: Толстой — это настолько значимая фигура, что любое жесткое определение такого рода может вызвать общественный скандал. Что, собственно, потом и произошло.
Однако ситуация коренным образом изменилась после того, как Толстой издал роман «Воскресение». Он вышел и в России (конечно, с большими цензурными изъятиями), и в Европе, причем огромными тиражами. То есть в этот раз с романом ознакомилось множество русских читателей. В «Воскресении», помимо прочего, содержалось гротескное, а вернее сказать, кощунственное, изображение Евхаристии. По сути, Толстой впрямую стал издеваться над самым святым, над церковными Таинствами. После этого Церковь оказалась в очень сложном положении. Дальше молчать уже было нельзя. Возникла двусмысленная ситуация — Толстой называет себя христианином, но при этом с презрительной насмешкой относится к Церкви, ее Таинствам и церковному учению. Что делать? И вот когда в 1900 г. первенствующим членом Синода стал сравнительно молодой архиерей митрополит Антоний (Вадковский), вызрело решение дать определение о Толстом. Но понятно было, что его нельзя облекать в очень жесткую, категоричную форму. Заметьте, что в этом определении отсутствуют слова «анафема» и «отлучение». Тем не менее, оно недвусмысленно утверждает, что Толстой сам себя отторг от церковного общения, и поэтому дальше не может считаться членом Церкви, то есть не может участвовать в церковных таинствах, на случай смерти не может быть погребенным по православному обряду, и так далее.
— Но все-таки, с канонической точки зрения, что это было: отлучение, анафема, что-то третье?
— По форме — это достаточно мягкая констатация того, что Толстой сам себя отторг от церковного общения, «внешнее подобие отлучения», как разъяснял позже епископ Сергий (Страгородский), но по каноническим последствиям для него — это, конечно, отлучение.
— Отлучение и анафема — это, вообще, одно и то же или нет?
— Существуют разные виды церковного отлучения. Анафема — самый строгий его вид. В церковной традиции под отлучением, или анафемой, исторически подразумевалось самое строгое из церковных наказаний, свидетельствующее об отделении виновного от Тела Христова и осуждении его на вечную погибель. Конечно, анафема подразумевает и полное отстранение от участия в церковных Таинствах, в первую очередь, от участия в Таинстве Евхаристии. От анафемы следует отличать временное отлучение члена Церкви от церковного общения, служащее наказанием за менее тяжкие грехи. Немногим, наверное, известно, что такому отлучению подвергся на 7 лет писатель Горький за попытку самоубийства. Для самого Горького это, правда, никакого значения не имело, потому что он, формально будучи крещеным православным человеком, фактически был очень далек от Церкви.
Таким образом, анафема — это отлучение в каком-то смысле глобальное, которое провозглашается не просто за какой-то конкретный совершенный грех, а за активное, сознательное противление Церкви и ее учению. Временное отлучение — это запрещение участвовать в Таинствах на какой-то срок, который может быть достаточно большим. Скажем, в древней Церкви за особые грехи, например, убийство или блуд, отлучали от церковного общения на очень продолжительные сроки. Но это еще не анафема. Анафема — это отлучение за сознательную и ожесточенную борьбу с Церковью и церковным учением. Как правило, в древности анафема налагалась на еретиков, на тех, кто активно боролся с Церковью. Это делалось уже после имевших место увещеваний и обличений со стороны Церкви, когда человек продолжал упорствовать и говорить вещи, абсолютно несовместимые с церковным учением. С Толстым была именно такая ситуация.
— А кому еще в русской истории провозглашалась анафема?
— Следует подчеркнуть, что в русской истории анафема всегда провозглашалась очень сдержанно и осторожно и только по отношению к непримиримым учинителям расколов или еретикам. Вот эти случаи: стригольники, новгородские еретики ХIV в., Дмитрий Тверитинов и его сторонники, еретики-иконоборцы начала ХVIII в. Кроме того, церковная анафема провозглашалась за тяжелые преступления против государства, которые практически всегда сопровождались и выступлением против Церкви — тут можно вспомнить Григория Отрепьева, Ивана Мазепу, Степана Разина. Кстати, в Неделю Торжества Православия перечисляются анафематизмы на определенные группы еретиков, наложенные древней Церковью. В середине XIX века, в 1869 г., из этого чина окончательно были убраны конкретные имена, но сами эти ереси именуются.
— Почему такой «чести» в то время удостоился лишь Толстой? Ведь многие крещеные русские люди тогда придерживались схожих взглядов.
— Думать и даже говорить человек может что угодно, и нельзя его за это отлучить от Церкви. Но Толстой не просто думал и не просто говорил, он распространял свои взгляды огромными тиражами. Причем делал это после того, как ему было указано на то, что его взгляды категорически не соответствуют церковному учению. Но я думаю, что даже это могло бы не повлечь за собой отлучения Толстого, если бы он не начал смеяться над самым дорогим для верующего человека, над Литургией. Здесь, конечно, Церковь молчать уже не могла.
Не переступил
— Какова была вообще история отношений Толстого с Церковью? Он сразу стал ее противником?
— Нет, конечно, не сразу. У Толстого все шло волнообразно, он пережил за свою жизнь несколько духовных кризисов. Самый сильный кризис приходится на конец 1870-х — начало 1880-х годов, когда Толстой пытается стать, если говорить просто, православным человеком. Он ходит на службы, молится, участвует в Таинствах. Последний раз в жизни Толстой причастился в апреле 1878 года. И вот после этого вдруг он осознает, что православное вероучение и православная жизнь, в том числе жизнь литургическая, ему чужды. В «Исповеди» он подробно излагает историю и причины своего расхождения с Православной Церковью.
Такие попытки стать членом Церкви были у писателя несколько раз. Толстой не менее шести раз за свою жизнь приезжал в Оптину пустынь, встречался со старцем Амвросием и другими старцами, беседовал с ними. Но после духовного переворота, который сам Толстой датирует 1881 годом, он решил для себя, что вся его жизнь делится на две части — то, что было до 1881 года, и после 1881 года. После этого он уже твердо и последовательно дистанцируется от Православной Церкви.
— Перед смертью он тоже посетил Оптину пустынь?
— К сожалению для всех нас, он не нашел в себе силы переступить порог Оптинского скита, где мог встретиться с двумя замечательными старцами, которые там в этот момент находились — это старец Иосиф (Литовкин) и старец Варсонофий (Плиханков). Существует очень интересное описание свидетелей, двух оптинских послушников, которые видели собственными глазами, как Толстой несколько раз подходил к скиту Оптиной пустыни, но что-то помешало ему первому зайти в скит и попросить о беседе. Потом он говорил своей сестре, что, если бы его позвали, он бы пошел. Это было приблизительно за 10 дней до его смерти, в конце октября 1910 г. Он уехал из Ясной Поляны 28 октября и приехал в Оптину пустынь. Уже потом он поехал в Шамордино к сестре, монахине Марии, после чего поехал по железной дороге, причем складывается впечатление, что сам не очень понимал, куда, и вынужден был из-за болезни сойти на станции Астапово.
— Куда он поехал?
— А вот куда он поехал — это до сих пор для исследователей большой вопрос. То ли он хотел поехать к своим последователям куда-то на юг, то ли куда-то еще.
— Почему же сами монахи не пригласили Толстого переступить порог Оптинского скита? Или они просто не знали, что он пришел?
— Тоже не совсем ясно. Дело в том, что старец Иосиф, с которым Толстой был лично знаком и с которым у него были, по всей видимости, теплые отношения, был очень болен в тот момент. То ли он просто по физическому своему состоянию не мог к нему выйти, то ли ему не передали, что Толстой приехал. Эта встреча, к сожалению, не состоялась. Но когда Толстой уже сам лежал больной на станции Астапово, старец Иосиф прислал из Оптиной пустыни телеграмму, что он готов к нему выехать для беседы. И очень большая беда заключается в том, что люди, окружавшие в этот момент больного Толстого, не показали ему эту телеграмму.
— Кто это?
— Это в первую очередь Владимир Григорьевич Чертков и младшая дочь писателя Александра Львовна. Надо сказать, что Александра Львовна потом всю жизнь каялась в том, что Толстому не сказали, что к нему приехал со Святыми Дарами старец Варсонофий. Ему также не показали не только телеграмму старца Иосифа, но и еще несколько телеграмм от архиереев. Например, в телеграмме первенствующего члена Святейшего Синода митрополита Антония (Вадковского) было сказано: «С самого первого момента Вашего разрыва с Церковью я непрестанно молился и молюсь, чтобы Господь возвратил Вас к Церкви. Быть может, Он скоро позовет Вас на суд Свой, и я Вас больного теперь умоляю, примиритесь с Церковью и православным русским народом. Благослови и храни Вас Господь». Также свою телеграмму прислал тамбовский епископ Кирилл (Смирнов), бывший викарий владыки Антония, в которой он говорил о своей готовности прибыть на станцию Астапово.
— Почему же Толстому обо всем этом не рассказывали?
— Официальная версия людей, окружавших писателя, состояла в том, что больного писателя, у которого было двустороннее воспаление легких и высокая температура, нельзя было волновать. Они говорили, что если бы Толстой узнал, что приехал старец Варсонофий, и если бы они встретились, то это могло бы настолько его взволновать, что его положение ухудшилось бы. Но я в этом очень сомневаюсь. В своей книге «Русская Православная Церковь и Лев Толстой» я привожу показания врачей, которые писали о том, как протекала болезнь Толстого. И как раз в тот день, когда приехал старец, у Толстого спала температура и положение его улучшилось. Вообще трудно себе представить, как могла бы ухудшить его физическое состояние встреча, которой он сам искал.
— Младшая дочь писателя, Александра Львовна, тоже не симпатизировала Русской Церкви?
— В тот момент да, потому что находилась под большим влиянием Черткова, который всегда был очень далек от Русской Церкви. Но позиция Александры Львовны в дальнейшем серьезно изменилась. Об этом свидетельствует в том числе и то, что она поссорилась с Чертковым. Кроме того, уже после революции она не единожды оказывалась в заключении, причем была даже в одном из первых лагерей, который располагался на территории Новоспасского монастыря. И есть сведения, что в начале 1920-х годов она стала менять свое отношение к Церкви. В эмиграции Александра Львовна становится православным человеком. Ее духовником был будущий епископ Василий (Родзянко), который оставил о ней интересные воспоминания, напечатанные в журнале «Новый мир». Когда она скончалась в 1979 году, ее отпевал предстоятель Русской Православной Церкви за рубежом митрополит Филарет (Вознесенский), который сказал на отпевании замечательное слово, что Церковь скорбит вместе с Александрой Львовной и членами семьи Толстого о том, что случилось с великим писателем.
Евхаристия как личная мука
— Если вернуться к определению Синода, как оно было встречено обществом? Были ли люди, которые стали на сторону Церкви?
— Очень много было тех, кто осуждал решение Синода и устраивал публичные демонстрации. Одной из них была известная демонстрация на художественной выставке перед портретом Толстого. Там устроили овацию, стали подносить букеты к портрету. Также, например, Чехов, узнав об отлучении, сказал, что Россия встретила этот акт Синода хохотом. Блок в своем дневнике тоже отреагировал таким образом, что ничего страшного в том, что Синод запрещает радоваться вместе с Толстым. Мы, сказал Блок, уже давно научились и радоваться, и печалиться без Синода. Причем негативное отношение к акту Синода было не только у представителей интеллигенции, но и, например, у части чиновной бюрократии.
— Как Вы считаете, что послужило причиной или, возможно, целым комплексом причин отпадения Толстого от Церкви?
— Здесь есть причины и объективные, и субъективные. Объективные причины состоят в том, что Толстой застрял в эпохе Просвещения во французском его варианте. Не случайно он так любил Руссо. А основная идея Руссо заключается в том, что никакой испорченности в человеке нет, что он хорош в своей естественности, а этой естественности противостоят культура и цивилизация. Цель человеческой жизни поэтому заключается в том, чтобы эту естественность в себе возродить. Эта идея оказалась Толстому очень близка. Именно поэтому он выступал практически против всех государственных и культурных институтов. Собственно, Толстой — это самый громкий голос против современной ему цивилизации и культуры. Церковная же точка зрения совершенно другая. Исходная идея, которая лежит в основе христианской догматики, — это идея глобальной испорченности человеческой природы в результате грехопадения. Поэтому она нуждается в обновлении и преображении, и совершается все это преображение лишь с Божией помощью. Но именно это Толстой категорически отрицает.
— Для него это всегда было неприемлемо?
— Эта идея постоянно присутствует в его дневниках, которые он вел больше шестидесяти лет своей жизни. Идея, что человек не испорчен, что он может всего добиться своими собственными силами. Поэтому Спаситель — в церковном его понимании — человеку не нужен. Второй момент — это неприятие Толстым церковных Таинств, что, кстати, вполне логично. Ведь если человеческая природа не повреждена, то непонятно, зачем нужна благодать. Толстой всегда отрицал существование благодати и необходимость спасения. Не случайно он не принимал Таинство Евхаристии. Оно для него было просто личной мукой.
Но можно здесь предполагать и субъективный момент, однако это уже только наши гипотезы. Возможно, на уровне личных встреч произошло нечто, что его очень обидело. В том, что Толстой пишет о Церкви, присутствует элемент сильной личной обиды, неудовлетворенности и раздражения. Многие современники Толстого занимали схожие позиции, но никто из них не писал так резко о Церкви, как он. Возникает вопрос: если человек проповедует то, что мы сейчас называем толерантностью и терпимостью к чужим взглядам, почему он сам такие вещи пишет о Церкви? Возможно, потому что человек чем-то лично очень обижен. А вот что это могло быть, мы уже не узнаем. Может быть, это была какая-то встреча. Он же встречался со многими выдающимися церковными современниками, с митрополитом Макарием (Булгаковым), ездил специально в Троице-Сергиеву Лавру, встречался со многими богословами. Возможно, кто-то ему что-то сказал, что его могло обидеть и очень ему не понравиться.
Толстовство снова возрождается
— Толстовство — это сектантство, ересь? Что это вообще такое?
— С одной стороны, толстовство — это те люди, которые пытались выполнить заветы Толстого в области практической жизни и организовывали земледельческие коммуны. Как правило, это оканчивалось неудачей. Выяснялось, что русским интеллигентам плохо удается пахать землю, собирать урожай и так далее.
С другой стороны, толстовство — это тип «христианства», который Толстой проповедовал. Вот это толстовство необычайно живо и сейчас. На мой взгляд, оно даже снова возрождается. Это происходит тогда, когда мы читаем выступления политиков или актеров, вообще представителей интеллигенции, которые говорят, что в христианстве важна не мистико-догматическая сторона, а сторона моральная — не делать зла другим, исполнять заповеди, и так далее. Когда они это говорят, они, может быть, сами того не осознавая, проповедуют вполне близкие Толстому взгляды. Это толстовцы в новой, современной обертке. Это толстовство присутствует на протяжении всей истории ХХ века. И у нас в России, и в Европе.
— Это и Канту очень близко...
— Да, конечно. На самом деле это один из продуктов Реформации, причем весьма поздний, от которого сам Лютер отрекся бы и признал ересью. Но идеи Лютера со временем сильно трансформировались. Вы правы в том, что Толстой проповедовал тот взгляд на христианство, который был очень популярен в Германии и вообще в Европе. Это «христианство» в кавычках, в котором осталось преимущественно лишь моральное содержание. Оно отрекается от Божественности Христа и мистико-догматической стороны. Например, Толстой категорически отрицал воскресение Христа. Как известно, его изложение Евангелия заканчивается эпизодом смерти Христа на кресте. А ведь, как говорил апостол Павел, Если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша (1 Кор 15:14).
— Правда ли, что самому Толстому не слишком нравились собственные последователи, толстовцы?
— Да, правда. Например, когда в 1909 году один сельский учитель cпросил Льва Николаевича, где можно найти земледельческие толстовские колонии, тот ему резко ответил (что писателю вообще-то не было свойственно), что он этого не знает и вообще считает устройство колоний или общин со специальным уставом «для нравственного совершенствования бесполезным и скорее вредным»*.
— С чем это было связано?
— Я могу высказать такую гипотезу. Толстой, с одной стороны, ставил достаточно жгучие, серьезные вопросы русской жизни. Ведь русское крестьянство составляло тогда 80-86 % населения России. И Толстой много написал о его бедах и проблемах. С другой стороны, при всей своей устремленности к народу, он до конца своей жизни оставался утонченным русским дворянином. И когда к нему приходили неумытые люди в лаптях, которые, будучи по происхождению интеллигентами, рядились в эти народные одежды, все это вряд ли могло быть ему симпатично. Поэтому к таким людям он часто испытывал антипатию.
Между прочим, толстовство не как система идей, а как движение, связанное с конкретной деятельностью, просуществовало достаточно долго. Например, дела толстовцев в архиве ФСБ свидетельствуют, что последние толстовцы жили в Сибири уже после Великой Отечественной войны. Правда, эти группы были уже совсем незначительными.
Толстой и революция
— Как Толстой и толстовство повлияли на развитие революционных процессов, и почему Ленин назвал Толстого «зеркалом русской революции»? Вообще, способствовал ли Толстой разложению русского государства?
— Я лично считаю, что способствовал, хотя здесь, конечно, нужно быть очень осторожным. Нужно более точно исследовать, какими тиражами выходили книги Толстого в России, кто их читал, какие выводы делались из прочитанного. Однако существуют реальные документы, которые показывают, что те или иные публицистические статьи Толстого, например, знаменитая «Солдатская памятка», способствовали разложению армии. Сами члены социал-демократической партии указывали на это, хотя и Толстой, и его идеи были очень далеки от идей социал-демократов. Как известно, он проповедовал непротивление злу насилием, то есть был категорически против каких-то насильственных переворотов. Но его публицистика оказалась очень полезной с точки зрения конкретной реализации социал-демократических задач — разложения армии, критики государства и так далее. Все это социал-демократам, а затем и большевикам было на руку.
Влияние толстовских идей во всей их двойственности — то есть и непротивления злу насилием, и критики государства и Церкви — испытали на себе практически все русские интеллигенты начала ХХ века. Это видно по их письмам, по их дневникам, по их мемуарам.
— Такой антинаучный вопрос: если бы Толстой дожил до 1917 года, как бы он отнесся к революции?
— Безусловно, отрицательно. Он, конечно, понимал, что попытка добиться позитивных целей насильственными, кровавыми способами бесперспективна. Конечно, он революцию бы не принял, но более интересный вопрос состоит в том, понял бы Толстой, что он тоже в какой-то степени несет вину за то, что произошло в 1917 году? Здесь, конечно, вопрос остается открытым. Правда, с другой стороны, причин для революции 1917 года было очень много, и конечно, совершенно неправильно было бы всю вину за революционную катастрофу свалить на Толстого.
Зачем читать Толстого?
— Какие вообще уроки мы сегодня можем извлечь из духовных поисков Толстого? Скажем, вправе ли мы, поскольку он был отлучен от Церкви, просто отметать его религиозно-философские сочинения и даже не брать их в руки? Словом, на Ваш взгляд, в чем поучительность духовной драмы Толстого?
— Я думаю, что, конечно, такие уроки есть. Я уже говорил о том, что «христианство» Толстого сейчас в моде, хотя серьезно писателя мало кто читает, ведь чтобы, например, разобраться в его дневнике, нужно приложить достаточно серьезные усилия. Впрочем, священникам приходится часто встречаться с подобными взглядами у представителей интеллигенции, которые задают вопросы о судьбе Толстого и действиях Церкви. И им приходится разбираться в том, в чем суть этого «христианства», почему оно так выделяет моральную основу в опыте человека. Поэтому без трактатов Толстого нам здесь не обойтись. Но при этом надо понимать, что они несут в себе очень сильный антицерковный заряд (обусловленный, помимо всего прочего, особенностями тогдашних церковно-государственных реалий). Это обязательно надо иметь в виду, когда священник будет рекомендовать их кому-то читать.
— А тогда зачем вообще их читать верующему православному человеку?
— Я считаю, что они могут представлять большой интерес прежде всего для тех, кто занимается религиозной историей России и Европы XIX века. Философские трактаты Толстого являются важным, хотя, конечно, далеко не единственным источником такого рода – в этом ряду можно назвать сочинения Фейербаха, Н. Федорова, Штирнера или Ницше.
Надо также сказать, что Толстой в этих сочинениях ставит важнейшие, жгучие социальные вопросы того времени, кардинальные вопросы русской жизни, и поэтому они могут быть интересны и тем, кого занимают социальная и культурная история России ХIХ в.
Наконец, некоторые произведения писателя, в первую очередь широко известная «Исповедь» и мало кому известный, кроме специалистов, дневник, ярко демонстрируют особенности религиозной биографии русского образованного человека этого времени. С этой точки зрения дневник Л. Н. Толстого – интереснейший источник по истории русской духовной культуры.
Но, повторюсь, к чтению этих произведений следует подходить с осторожностью, руководствуясь принципом «не навреди» и учитывая духовную составляющую вопроса.
СПРАВКА :
Анафема, или великое отлучение, ( греч. τ? ?ν?θεμα) — налагается высшей церковной инстанцией, применяется к отступникам и еретикам. Она имеет неопределенный срок действия и предусматривает запрет на любые формы церковного общения с отлученным. Анафема может быть снята в случае покаяния анафематствованного.
Журнал "Фома"
Назад к списку
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.gif)
