Храм Илии пророка - <
Выделенная опечатка:
Сообщить Отмена
Закрыть
Наверх

Протоиерей Георгий Митрофанов. Памяти Патриарха…

 

Протоиерей Георгий Митрофанов.
 
 
Памяти Патриарха…

Источник: spbda.ru


Интервью с профессором Санкт-Петербургской православной духовной академии протоиереем Георгием Митрофановым, посвященное очередной годовщине со дня кончины приснопамятного Святейшего Патриарха Алексия II.
 
О. Георгий


– О. Георгий, посчастливилось ли Вам лично общаться с приснопамятным Святейшим Патриархом Алексием? Если можно, несколько слов о его роли, о его значении в Вашем жизненном пути.

– Святейшего Патриарха я знал, будучи еще студентом Духовной академии, когда в 1986 году он был назначен сюда митрополитом. Он рукополагал меня в диаконский и в священнический сан в 1988 году. Если же говорить о какой-то мистике отношений, то она действительно имела место. Случилось так, что меня рукоположили в сан священника в день свв. апп. Петра и Павла в Гатчине, где за 30 лет до этого меня крестили. Митрополит Алексий, естественно, об этом не знал. Как мне рассказывали, когда меня крестили младенцем, я смеялся и после троекратного погружения в купель требовал, чтобы меня погрузили еще раз, радуясь, по всей видимости, тому, что мне открылась церковная жизнь. И через 30 лет митрополит Алексий в этом же храме рукоположил меня в пресвитерский сан. Следующая, очень значимая для меня встреча, имела место через несколько лет, когда мы совершали паломническую поездку в Святую Землю в середине 90–х годов. В 2004 году на актовом дне Свято-Тихоновского православного гуманитарного университета Патриарх Алексий вручил мне диплом магистра богословия после моей защиты, которая прошла в этом университете. Во время вручения диплома я сказал ему: «Ваше Святейшество, если помните, Вы рукоположили меня в 1988 году в священный сан», на что он мне ответил: «Возрастайте духовно и дальше». Что стояло за этими словами – сказать трудно. Но для меня ощущение какой-то связи с ним действительно имело место.
 

– Часто можно слышать мнение, что за период патриаршества Алексия II Церковь слишком сблизилась с государством. Так ли это на самом деле? И как, на Ваш взгляд, можно охарактеризовать отношения между Православной Церковью и государством в период патриаршества Алексия II? Как можно охарактеризовать внутрицерковную жизнь в период патриаршества Святейшего Патриарха Алексия II?

– Прежде всего, я хотел бы скорректировать Ваш вопрос: главным в жизни Патриарха, как и любого христианина, были не отношения с властью, а отношения с Богом. И эти отношения не прекратились и сейчас, наоборот, после кончины Святейшего Патриарха они приобрели особое качество – он предстал пред Богом лицом к лицу.

Я как священник, как церковный историк размышлял над тем, что в XX веке в нашей стране происходили утраты традиций (исторических, духовных), разрывались связи, уходили лучшие представители нашего народа. И с кончиной Патриарха Алексия также произошел разрыв очень глубокой духовно-исторической связи между нашим современным обществом и нашим историческим прошлым, так как в личности Святейшего Патриарха Алексия мы имели рядом с собой человека, который всем своим жизненным путем олицетворял попытку сохранить историческую Россию в условиях, когда ей не оставляли возможности для существования.

Во многом Святейший Патриарх ведь был уникален. Немного нашлось в 60–70-е годы, а уж сейчас тем более, среди наших церковных иерархов людей, которые свое детство и отрочество провели в той исторической России, которой уже не существовало на территории Советского Союза. Действительно, ведь Святейший Патриарх родился в семье потомственного русского дворянина, учившегося некогда здесь, в Петербурге, в Императорском училище правоведения и вынужденного эмигрировать из родной страны в ту самую Россию в изгнании, о которой мы сегодня так много говорим и которой уже как таковой не существует. Действительно, до пятнадцати лет Святейший Патриарх жил в условиях, которых уже не существовало в нашей стране: у него была полноценная интеллигентная православная русская семья, у него было церковное воспитание, у него было свободное духовное развитие. Его паломнические поездки в некогда русский Пюхтицкий православный монастырь, находившийся на территории Эстонии и поэтому сохранившийся в 30-е годы, в русский православный Валаамский монастырь, находившийся на территории Финляндии и поэтому сохранившийся в 30-е годы, символизировали собой ту самую Россию, которую лучшая часть нашего народа унесла с собой в эмиграцию. Конечно, подобного рода жизненный этап сформировал в нем русского православного человека. Такого человека, который не был уже в детстве «надломлен», который не научился лгать, как лгали многие советские подростки.

Он естественно и органично вошел в церковную жизнь. И когда его маленькая Эстония стала составной частью богоборческой коммунистической империи – где было место этого человека?! Естественно – в Церкви. Уже отдавая себе отчет в том, что, поступая в духовную семинарию, он бросает вызов жесточайшей тоталитарной системе, которая пришла на его родную Эстонскую землю, он поступил так, как мог бы поступить не каждый юноша в его время. Ну а далее было его пребывание в стенах Ленинградских духовных школ, только что восстановленных, где с большим трудом удалось собрать только троих остававшихся в живых ее бывших преподавателей. Вдумаемся в это: только трое преподавателей Санкт–Петербургской духовной академии смогли остаться в живых в нашем городе и преподавать в ней после ее возрождения.

Затем – принятие священного сана, служение на приходе в Эстонии, где, по всей видимости, отношение властей к Церкви было несколько мягче, чем на территории нынешней Российской Федерации, но тоже очень сложным. И вот здесь я задумываюсь, может быть, над главным парадоксом жизни Святейшего Патриарха: это ведь действительно был человек из той России, чудесным образом перенесенный в Советский Союз, который нашел свое место в продолжавшей оставаться гонимой Церкви. Да, священников уже не расстреливали в 50-е годы, но храмы по-прежнему закрывали и священников арестовывали и давали им сроки. И вот в этих условиях, когда Хрущев поставил перед собой задачу окончательной ликвидации религиозной жизни, когда Церковь оказалась «зажатой» со всей сторон, молодой священник принимает монашество, становится одним из самых молодых епископов в 1961 году, и начинается его поразительное церковное служение в качестве епископа.

При этом необходимо помнить, что одним из способов «удушения» церковной жизни при Хрущеве было стремление не допускать новых епископских хиротоний в надежде, что стареющий епископат естественным путем «сойдет на нет», и Церковь лишится возможности восстанавливать, восполнять свое духовенство. Уже в 1962 году он занимает ведущие посты в церковном управлении, в частности, становится заместителем Председателя Отдела внешних церковных сношений, затем в 1964 году становится Управляющим делами Московской Патриархии и более 20–ти лет занимает эту должность, которую затем он дополнит должностью Председателя Учебного комитета.

В его руках концентрируются нити управления Русской Православной Церковью в условиях, когда власть делала все от нее зависящее, чтобы Церковь перестала существовать. От него, конечно же, требовалось огромное количество внутренних сил, чтобы вынести это бремя. Безусловно, ему приходилось идти на компромиссы. На такие компромиссы, которые могли бы духовно, наверно, «раздавить» многих людей, но у него хватало сил, идя на эти компромиссы, помнить о том, что он служит Церкви. Именно потому, что в глубине души своей он оставался русским православным человеком, христианином и одновременно человеком, который осознавал свое церковное служение как служение исторической России, которой вроде бы не было нигде, но которая оставалась в сердцах тех, кто помнил о ней. Ему удалось в конечном итоге сохранить то немногое, которое можно было сохранить, а правильно сказать, которое и невозможно было сохранить в тех условиях.

Для меня очень показательно то обстоятельство, когда он в условиях только еще начинающейся перестройки, когда еще многое было неясно, став в 1986 году уже не Таллиннским, а Ленинградским митрополитом, он сумел сделать колоссально много в ситуации, когда наметившиеся в нашей стране перемены многим казались очередной кампанией, очередным пропагандистским камуфляжем. И вот это было знаком того, что он, как немногие наши церковные иерархи, был способен возглавить Церковь в ситуации, когда перемены действительно станут глубокими, и он будет способствовать тому, чтобы эти глубокие перемены стали уже необратимыми.

- Символично, что Святейший Патриарх Алексий II взошел на патриарший престол в канун «Смутного времени» - крушения величайшей державы, некогда существовавшей на Земном шаре. Невольно вспоминаются времена патриаршества Первосвятителей Московский, патриархов-мучеников свв. Гермогена и Тихона. Какова, на Ваш взгляд, была главная заслуга Русской Православной Церкви и лично Патриарха в этой непростой социально-экономической и этнополитической ситуации?

- Для Церкви «смутные времена» были в 50-е, 60-е, 70-е годы. Что же касается конца 80-х годов, то какими же они были «смутными», если после десятилетий гонений Церковь наконец–то получила возможность свободно осуществлять свою деятельность? Какие же это были «смутные времена», когда обреченный на развал Советский Союз, исковеркавший исторические судьбы очень многим народам, населявшим тогда Российскую Империю, развалился естественным путем. Но развал Советской Империи еще не означал разрушения Церкви, хотя сепаратистские тенденции проявлялись в ней достаточно ощутимо.

И вот здесь я бы хотел отметить самое главное: ни один нормальный русский человек не мог не радоваться переменам, которые стали происходить на рубеже 80–90-х годов. У многих из нас были надежды на то, что опостылевший нам Советский Союз, являвший собой дьявольскую пародию на историческую Россию, рухнет. И в ходе этого разрушения возродится историческая Россия. Та Россия, о которой многие из нас не могли и мечтать, в том смысле, чтобы дожить до ее восстановления. Впрочем, оставалась Церковь, та самая Церковь, которая была единственным институтом, который сохранился, несмотря на попытки уничтожить историческую Россию во всех ее проявлениях. И многим из нас казалось, что именно Церковь сможет возглавить процесс возрождения исторической национальной России.

Нужно сказать, что отношения к Церкви в это время у различных общественных групп было благожелательно. Но это была иллюзия. Иллюзия, так как многие разрушали Советский Союз не потому, что были нравственно возмущены его неправдой, а потому, что мечтали переделить между собой привилегии партноменклатуры. Они не думали о возрождении исторической России. Они думали лишь о власти и богатстве, которыми они, как все советские люди – завистливые бедняки по натуре – были обделены.

Показательно, что в период этой демократической бури, демократического натиска Патриарх занимал всегда очень сдержанную позицию. Он не шел по пути поддержки умирающего коммунистического режима, но и не приветствовал самозабвенно и радужно шедший ему на смену под демократическими лозунгами новый российский порядок. Его принципом уже тогда был принцип врача – «не навреди». Поэтому, поддерживая необходимые России демократические перемены, он сумел сохранить определенного рода дистанцированность от новой власти. Он был всегда готов поддержать процесс возрождения страны. Отсюда его очень определенная позиция 19 августа 1991 г., когда на богослужении, которое совершал Патриарх, из мирной ектеньи было изъято поминовение власти. ГКЧП не был упомянут на ектенье во время православного богослужения – это была его позиция, не потому, что он имел какие-то большие иллюзии по отношению к Горбачеву; не потому, что у него, возможно, были какие-то надежды относительно Ельцина, а потому, что он почувствовал глубокую неправду попытки вернуть Россиию в прошлое. Отсюда его попытка удержать страну от кровавой междоусобицы в октябре 1993 года.

Вспомним его довольно сдержанную позицию во время начала первой Чеченской войны. Вспомним, что совсем недавно, когда вся наша страна была исполнена милитаристского восторга, он твердо сумел сохранить наши братские отношения с Грузинской Церковью, не пойдя на авантюрные предложения включить Абхазию и Южную Осетию в юрисдикцию Московского Патриархата.

Вот за всем этим стояло то, что всех раздражало: и левых и правых. Они не могли понять, а какую позицию занимает Патриарх? Его обвиняли в том, что он все время стремился быть при власти, а на самом деле он стремился дистанцироваться от власти, ибо очень хорошо помнил советские времена, когда ему, в том числе как Управляющему делами Московской Патриархии, приходилось многократно вступать в отношения с этой властью. И вот эта попытка сохранить честь Церкви в условиях, когда бесчестие стало нормой нашей политической жизни, ему удалась. Удалась в том отношении, что очень многие, мягко говоря, небесспорные деяния нашей власти, и нынешней и предыдущей, не могут быть инкриминированы Церкви как соучастнице этих деяний. Действительно, он часто безмолвствовал по вопросам, которые нам казались животрепещущими, но за этим безмолвием стояло понимание того, что эти вопросы так и останутся неразрешимыми. И для меня самым тяжелым бременем в служении Патриарха в 90–2000-е годы представляется глубинное подспудное понимание им того, что та самая историческая Россия, в которой прошло его детство и отрочество, уже никогда не будет восстановима в нашей стране, что сейчас рождается какая-то новая страна, неведомая нам, в которой, прежде всего, нужно было сохранить Церковь в качестве Церкви.

И может быть самым важным символическим эпизодом последних лет его служения является то, что он мечтал сделать многие годы: он воссоединил Русскую Церковь в России с Русской Церковью Заграницей.

Он восстановил то, что было дорого ему все эти годы как нечто единое. И вот здесь перед нами открывается, может быть, самое важное: мы все любим говорить о единстве по мере того, как происходит очевидный распад всего и вся – от территории до духовных ценностей. Но в этих условиях Церковь явила поразительный пример объединения двух своих частей, разорванных на протяжении десятилетий. Возможно, это объединение произошло слишком поздно, возможно, оно произошло слишком быстро, но факт остается фактом: одним из значительных деяний приснопамятного Патриарха является воссоединения Русской Православной Церкви, собирание тех частей расколотого русского мира, который кажется сейчас уже невосстановимым.

- Действительно, приснопамятный Святейший Патриарх Алексий II – первый Патриарх, соединивший в своем личном опыте век минувший и век нынешний, судьбы Церкви мучеников и исповедников и Церкви свободной, Церкви, которую стали замечать, с которой стали считаться. Оглядываясь на время служения Его Святейшества, какая, по Вашему мнению, главная трагедия в истории России с особой болью отзывалась в сердце приснопамятного Святейшего Владыки?

- Одна из главных трагедий, которую никогда не забывал Святейший Патриарх, заключалась в том, что в советское богоборческое время большая часть нашего народа либо участвовала, либо оставалась равнодушной по отношению к гонениям Русской Церкви. В какой-то момент большая часть нашего народа была готова допустить уничтожение Церкви в нашей стране. Почему это случилось? До сих пор этот вопрос не получил ответа. А между тем, без ответа на этот вопрос мы так и не поймем, в чем же заключается главная проблема, существующая и по сей день во взаимоотношениях Церкви и общества. Ибо тот дух триумфализма, который был характерен в начале 90–х годов как для Церкви, так и для общества, давно уже улетучился, и, к сожалению, мы должны признать, что 3-4% практикующих христиан, т. е. людей хотя бы раз в году причащающихся, свидетельствуют о том, что сегодня церковная жизнь является значимой для очень малой части нашего общества. Почему это так? Вопрос, который стал одним из мучительных вопросов в жизни Патриарха Алексия. Он не размышлял над этим вопросом вслух, но размышляя над тем, что происходит в стране, он, по всей видимости, не видел для себя иного пути, кроме как молиться.

И будучи человеком тяжелобольным, он совершал такое огромное количество богослужений в течение целого года, как и накануне своей кончины, что мы должны были бы задуматься вот над чем: у нас действительно был Патриарх, опытный администратор, церковный политик, который в какой-то момент, видимо, осознал, что у него не остается никакого другого способа повлиять на развитие нашей жизни, кроме как молиться о душах своих в большинстве своем заблудших и, увы, нераскаянных современников. И эта глубокая молитва, молитва литургическая, поддерживала его и была тем главным его вкладом в нашу историческую жизнь.

Назад к списку