Храм Илии пророка - <
Выделенная опечатка:
Сообщить Отмена
Закрыть
Наверх

Чтец Сергий Забавнов. "Венок на могилу отца"

 

"Венок" на могилу отца
 
 
Сергей Николаевич Забавнов
(1962—2010)
Отец, сын, брат, друг и мастер с «золотыми руками» родился в семье рабочих поселка Васильево ТАССР 17 марта 1962 г.
Сегодня ему бы испонилось 50... Не хотелось бы так просто упустить из жизни этот день, когда есть возможность его поздравить, принеся "венок" на его могилу...
Весть о смерти отца застала меня не так далеко от Васильево, но далеко от той  атмосферы, в которой невольно подчиняешься общему тону, заражаешься теми привычными общеобязательными формами сочувствия болезни и смерти дорогого человека.
И может быть, эта смерть дала лично мне столько такого, о чем нельзя и не нужно говорить… Но было нечто во всем пережитом такое, что касалось не только судьбы теперь уже тела отца, но судьбы всех родственников его.
Госпитализация папы, болезнь и смерть его — обо всем этом каждый день говорилось по телефону.
Особенно ясно почувствовал я неразрешимость ситуации, безысходность и напрасную борьбу за его жизнь на… экзамене. Да, именно на экзамене по Истории Русской Церкви. Дело в том, что в тот момент я оканчивал четвертый курс семинарии. Была самая нервозная пора для студентов – сессия. Каким образом мне удавалось сдавать экзамены и периодически ездить из Казани в Васильево, а потом в Зеленодольск, потом опять в Казань, это для меня самого сегодня остается тайной или чем–то невозможным.
Тайной стала и наша последняя встреча. Впервые за все время мы всерьез с ним заговорили о Боге, о Церкви и даже о Исповеди и о Причащении, которые мы планировали совершить в ближайшее время. Он надел Крест, попросил святой воды, которую вскоре я ему привез вместе с образом «Целительницы».
Какою странной казалась погода в эти дни: темно-серая, холодная, гулкая… Из автобуса и электрички виднелись облака серые, и все такое свинцовое, тяжелое… Я думал о экзаменах. Но все время чувствовал, что мыслью об отце полна душа. И что холодные облака, сопровождавшие меня из Казани в Васильево и обратно, имеют с мыслью о нем какую-то связь. Но в сердце растет новая, большая радость…
Да, болеет. Да, страдает. Может быть, умрет. И все-таки радость. Новая, неожиданная. От которой не то смеяться хочется, не то плакать. Но, во всяком случае, от которой хорошо как никогда…
Поздно вечером 6 июня  я получил известие: «Умер».
- Кто? – спросил я (ведь то же самое время в другой больнице лежала бабушка, совсем изможденная и больная).
- Отец, отец умер в больнице! – дрожащим и одновременно каким-то спокойным голосом сказала крестная Юля.
Смерть папы произвела впечатление совершенно исключительное. Беспримерное. Здесь речь не о силе впечатления, а о самом его качестве. Ощущение это до того сложно, до того ново, до того всех застало «врасплох». «Знали, но не ждали», можно и так выразить то состояние всех Забавновых.
Папа умер.
Но это слово «умер» не отдавалось в душе той глупой, тяжелой болью, которой отдается всегда слово «смерть», когда умирают близкие, дорогие люди.
Скорей была почти радость. Но радость не “веселая”, а торжественная.
Хотелось плакать. И многие по-настоящему плакали. Но и слезы были особенные. Без горечи, без того особого чувства, в основе которого заложено сознание “конца”, “бесповоротности”. — Умер. Конец. Больше никогда не вернется. И никто ничем не может это изменить. Не было этого. Слезы, которыми плакали в эти дни, были скорей от восторга, и лично у меня оттого, что не успел сделать очень важное… причастить!
Отец был гений. Ему было в величайшей степени дан дар делать из «никчемного конфетку», именно так он работал, делая ремонт, евроинтерьер. Недаром сам он рассказывал, как до реальности ясно ощущал что-то свое, о чем он мог спорить.
В жизни отдельных людей и в жизни всего человечества бывают великие события, когда внешняя, мертвая оболочка жизни разом обращается в прах и на несколько мгновений открывается таинственный образ вечности.
Все, чем люди живы в серые дни пошлой повседневности, все, чем одурманивают они свою душу, усыпляют совесть, - все, что кажется им таким большим и нужным и ради чего они с остервенением душат друг друга, — все это исчезает, как дьявольское наваждение, принимает свой подлинный вид ничтожества и не заслоняет больше собой великого, далекого.
Жажда власти, мечты о славе и “общем признании”, самолюбие, жажда внешних почестей, упоение “успехом”, мечты о богатстве, о роскошной жизни и наслаждениях плоти, разврат и ложь, пустословие и всяческая подделка, — вся подлость и рабская тупость нашей личной жизни, — а в жизни общественной все лицемерие деятельности общественной, всех этих ненужных, злых и безбожных общественных учреждений, — уступают место перед лицом великих событий глубокому сознанию, что подлинная сущность и смысл жизни так необъятно велики, так прекрасны, так возвышают человеческую душу, что стыдно и невозможно становится думать о своих маленьких делах.
И люди, “опомнившись”, как бы приходят в себя и ощущают на мгновенье свое Божественное призвание. Это Бог посещает народ Свой…
Принято говорить: “Великого человека не стало — а жизнь идет по-прежнему”.
 
Да, конечно: по-прежнему светит солнце, по-прежнему родятся и умирают люди, по-прежнему “кипит жизнь”. Но что жизнь “не изменилась” — это глубокая неправда, происходящая от нашей собственной духовной слепоты, лишающей нас возможности созерцать жизнь во всем ее объеме.
 
Вечная память, отче!
 
17.03.2012

Назад к списку